Владимир Владимирович. Ну так вот, и ты смотришь вверх на все это футуристическое нагромождение лестниц, шестеренок, прутьев, перил, утюгов, стульев, подвешенного вверх тормашками царя, - и понимаешь, что это и есть сам Маяковскiй, а вернее - воплощение созданного им футуристического, нового, абстракционного и революционного мира. Минуешь арку гэбэшного дома и оказываешься в маленьком замкнутом асфальтированном дворике, влекомый косым, сюрреалистическим, плоским и рубленым, как шрифт плакатов 20-х годов, порталом. Войдя, спускаешься в полуподвал, и словно попадаешь в иной мир. Внутренность выпотрошенного, разрезанного и как бы картонного дома. Ведущая наверх лестница, закрашенные окна и заколоченные двери, смотрящие и ведущие в никуда. Глядишь под потолок всего дома, пропадающий где-то там, высоко-высоко, в недрах футуристического мира, и не понимаешь, каким образом эта громадина умещается в таком невысоком и неприметном снаружи здании. Здесь мир словно вывернут наизнанку, как в зазеркалье, с измененным временем и пространством. Поднимаешься на самый верхний этаж и заходишь в единственную настоящую дверь, с табличкой с написанными фамилиями квартирантов, среди коих значится и господин Маяковскiй. Его комната - первая налево от дверей. Впрочем, она же и единственная. Та самая, где он свел счеты с жизнью. Заглядываешь через тесемку внутрь: потертый паркет, резной камин, покрытый скатертью стол и пара стульев, черно-синий полусейф-полусундук, шкаф, рабочий стол светло-желтого дерева и такой же стул, и обтянутый коричневой кожей крохотный диван. Комната невелика и освещена единственным окошком, выходящим во двор. Ощущение чего-то тягостного, и вместе с тем подлинного и реального. Возможно, во всем здании-музее это единственное реальное место, ибо все остальное - царство футуризма! Потому как далее комнат больше нет, и пространство этажа открывается нам во всей своей полноте. Впрочем, не только этажа - всего дома, поскольку реальные этажи начинаются и заканчиваются только на лестнице, лишенной даже полноправных лестничных площадок. Далее - спускаешься сверху вниз по пандусу, плавно перетекая от одной эпохи к другой, от лубочных плакатов первой германской до агитации РОСТа, от американского путешествия до "Клопа", от поставленного вверх ногами портрета Николая II в полный рост до бронзового бюста Ильича с по-казахски прищуренными восточными глазами, читая обрезки газет, афишки, письма и записочки с вопросами автору, посылаемые обычно на концертах: «Считаете ли вы, что Есенин великий Поэт, а вы по сравнению с ним просто мразь?», «Маяковский! Читали ли вы свои стихи рабочим, и как они на них реагировали?», «Возвращаясь к Пушкину, нельзя ни сказать, что в его творчестве наилучшим образом описаны беды и страдания русского народа. Пушкин являлся вождем интеллигенции его времени. А кого ведешь ты? В твоих стихах даже нет ничего революционного». Перебегая глазами по пожелтевшим страницам газет, сперва с ерами, ятями и десятеричными i, потом уже без еров, хотя и с ятями, а потом уже совсем по-советски без ятей, между заметками о банальных городских мелочах натыкаешься на колонку о смерти Есенина в гостинице Англетер. А еще ниже, целый выпуск с двумя портретами на полразворота посвящен смерти самого Маяковского. Ничто не вечно. «Мы осуждаем его поступок, но его идеи, его поэзия останутся навеки близки народу, и тем самым сам он навсегда останется между нас». Наклоненные столы с зеленым сукном и обитые кожей стулья, перевернутая словно абажур лампы глиняная амфора, швейныя машины компанiи Зингеръ и их советские копии, башмаки и банкноты, стеклянные рыбы и фарфор, конфетные фантики с тракторами и агитками Маяковского, и книги, книги, книги. Например, поэтический сборник «Дохлая Луна», или памятный экземпляр издания с автографом Горького. Пройдя через все этажи, в завершении пандуса справа натыкаешься на портрет Маяковского, удивительно напоминающий самого Владимира Владимировича (читай – Путина), и сгрудившиеся на полках бюсты поэта всех жанров и мастей. Очутившись внизу, вновь глядишь под потолок и поражаешься невиданным. И я вам вот, что скажу – это даже похлеще парижского Centre George Pompidou будет. Только последний вечно переполнен любителями современного искусства, а сюда забредает лишь редкий поклонник да просвещенный иностранный турист. А жаль – место-то достойнейшее.
