Я в плену — не могу выйти из туалета. Уже полчаса разглядываю блестящий серебряный кран в виде лебедя с изогнутой шеей. Женский туалет в «Мосте» весь состоит из зеркал, хрусталя и серебра. Даже держалка для туалетной бумаги — и та серебряный лебедь. А стены в кабинках — из янтаря. Мой друг отправляется в мужской туалет на разведку и, вернувшись, говорит, что там повсюду золото, черный лак и еще бегущая строка с курсом валют. Признается, что писать в золотой писсуар психологически тяжело, но посетителям, наверное, не привыкать. «Мост» — место легендарное. Впервые он открылся в 2000 году — и еще три года был чуть ли не самым обсуждаемым клубом в городе. После почти четырехлетнего затишья, в марте, Александр Мамут открыл на его месте французский ресторан c интерьерами в стиле позднего барокко и блинчиками с кленовым сиропом на завтрак, а 13 октября в подвале официально заработал и клуб. Новую версию клуба строили целых четыре года. Полтора года назад пришлось полностью менять фундамент и выкапывать яму, а в этом году случился пожар — и меняли уже перекрытия и проводку. Зато теперь в «Мост» можно ходить как в музей. Кресла с золотой бахромой, стены и арки-своды из красного кирпича, голубые огоньки в ступенях, китайские фрески на стенах в чилл-ауте, чугунные батареи, крашеное черное дерево, диваны, обитые синим бархатом с красными кисточками, темный блестящий паркет и огромная хрустальная люстра. Интерьерами заведовал питерский архитектор Алексей Хаас, оформлявший старый «Джусто», «Титаник», «Министерство» и «Цеппелин». Со стеклом (а оно здесь повсюду — даже барные стойки сделаны из стекла) ему помогала художник по стеклу Наталия Южакова, занимавшаяся помимо прочего реставрацией Петергофа. Концепция клуба менялась несколько раз — от полностью закрытых вечеринок до дискотеки и бара с музыкой. Последние три месяца в «Мосте» хозяйничает бывшая команда клуба «Цеппелин» — Жора Петрушин и Дима Ашман. Они настаивают на том, что The Most — это «единственное место в Москве, куда смогут ходить приличные люди». Кроме Ашмана и Петрушина в клубе работают Митрофановы — Рита и ее мама, Ольга Семеновна. Старшая занимается организацией вечеринок, младшая — арт-директор. Создавать культурное пространство, как в «Газгольдере», тут не планируют (Петрушин говорит: «Умничать не будем!»), но обещают видеоарт и фотовыставки (почему-то Антона Ланге). Сегодняшнее открытие — техническое, для друзей и знакомых. В полпервого в клубе еще тихо, но друзья и знакомые уже подтягиваются: продюсер Эдуард Бояков, главный редактор «Большого города» Алексей Казаков, депутат Александр Лебедев. Снаружи девушка в джинсах с холщовой сумкой спорит с фейсконтрольщиком об одежде, в которой можно ходить в клуб. На танцполе активно пляшут две девушки. На экранах по обе стороны от диджея ходит бурый медведь. Видимо, это и есть обещанный видеоарт. Весь персонал — в костюмах работы модельера Алены Ахмадуллиной. Некоторые хостес выглядят как стюардессы — серые или бордовые пиджаки и юбочки. Остальные в большинстве своем в брюках с лампасами и рубашках с комиксами на груди. На втором этаже людей побольше — но все в основном сидят. На подмостках извиваются танцовщицы в золотых блестящих бикини, рассевшиеся в креслах на балконах мужчины вдумчиво наблюдают. На экранах тем временем уже летают птицы и ходят слоны. Слоны идут на водопой. В полтретьего народу на танцполе прибавилось. Активнее всех пляшут красивая девушка в джинсах со стразами и одетый в оранжевые джинсы мужчина с мобильным на поясе. В углу парочка танцует медляк. Видеоарт теперь сменили на клипы Мишеля Гондри для Daft Punk. Туалет, конечно, теперь чуть менее прекрасен, чем часом ранее; я переживаю. Вообще, все время нервничаешь, что красоту загадят: представишь, как бычок прожигает синий бархат диванов, — и сердце кровью обливается. Тут я замечаю, что прекрасная хрустальная люстра размером с воздушный шар в довершение ко всему еще и крутится вокруг своей оси. Иногда ее зажигают — и тогда она так все освещает, что невольно жмуришься. Больше, кажется, ничего не происходило. Народу особенно не прибавилось. На экранах теперь почему-то советские школьники и серп с молотом; меня клонит в сон — и я собираюсь домой. За мной выходят двое в костюмах, у одного во рту почти докуренная сигара, второй держит его под локоть. До меня доносится обрывок их разговора: «Серега, ну объективно ведь — красиво!»
