Я прошел мимо ряда не мытых тусклых окон, с отбитой местами штукатуркой на откосах. Прошел через толстую тяжелую дверь, разукрашенную грязными деревянными рейками. Внутри все выглядело вовсе не так грязно и замызгано, как снаружи. Внутри царила претензия на роскошь самого зажиточного из банков. Кругом все буквально утопало в пластмассовом богатстве серо-зеленого цвета рельефных разрезных кружочков, походивших на срубленные и упавшие макушками в проруби плоские елки. Все дышало презентабельностью: цвета грязноватой медной позолоты рельефные потолки, напоминавшие металлические стенки морских контейнеров, дополненные китайскими точечными светильниками, мутно отражались в темном скользком фальшивом мраморе, покрытом многочисленными грязными следами посетителей. Они питали своими скромными пожертвованиями богатство этого монстра. Длинный ряд толстых бронированных окошек отделял людей от их благополучия и уверенности; эти окошки заглатывали все: золото, платину, договора, кредитки. Взамен они выплевывали людям слабую надежду, на то, что их не выставят из собственных квартир и, возможно, обеспечат куском хлеба в очень далеком будущем. Старушки со скорбными лицами выкладывали денежки в норы приемных касс, и те их жадно заглатывали, едва не откусывая морщинистые слабые руки… Время, казалось, тянулось бесконечно, прежде чем лицо широкой, расплывшейся по креслу женщины, наконец, не обратилось ко мне; с видимым усилием она оторвала взгляд от пачек пятитысячных купюр. Глядя в эти холодные пустые нетерпеливые глаза, я жалобно выдавил из себя: «Э-э-э, я написал заявление на перевыпуск банковской карты… С этим вопросом к вам?». – «Рядом окно!» - отвислые щеки колыхнулись налево и, тут же склонились над пачками, а руки принялись выводить длинные ряды цифр. «По поводу перевыпуска банковских карт…» - я робко и заунывно затянул свою песню. Огромные коровьи глаза излучали сочувствие и заранее выражали сожаление, задумчиво взирая сквозь меня; в них отражалась бешеная работа мысли: «С чем же его едят» и «Как бы так сказать, чтобы не было скандала»… Меж тем, как толстый мясистый нос картошкой на овальном хитровато наклоненном лице делал гипнотизирующие пассы в мою сторону, рыхлые пухлые ручки легко порхали, завязывая тесемочки на каком-то прямоугольном предмете, покрытом грубой мешковиной. – Мы карты выдаем до семи часов, в субботу - до шести, – еле слышный голос донесся из пространства. – Как так?! Я сегодня звонил – мне сказали, что карта здесь! – я лихорадочно отгибал рукав куртки. На часах четко мерцали траурной чернотой цифры: 19:02. – Надо было сказать, что вы придете позже, – успокоенный взгляд присоединился, наконец, к остальным частям тела и заботливо обратился к тесемочкам, голос звучал еле слышными переливами. – Я ничего не знал об этом. Вы же ничего не сказали! – А вы ничего и не спрашивали, - раздался совсем уже тихий загробный голос. Обладательница дородного неохватного тела встала и, не обращая больше на меня никакого внимания, выплыла из своего тесного загона…
